Рудоплавова Елена

 Рудоплавова Елена Анатольевна родилась 13 октября 1958 года в г.Алматы.

 В 1979 году окончила художественно-графический факультет КазПИ им.Абая.

 С 1986 года участвовала в молодежных республиканских выставках, во Всесоюзных и Международных пленэрах.

 С 1990 года член СХ СССР.

Работы находятся в частных коллекциях Лихтенштейна, США, Германии, Италии, Швейцарии, Франции, Израиля, Венгрии, Японии, Турции, Китая.

Искусство старых мастеров для меня - бессмертный образец и опора.

А природа - учитель и вдохновитель.

                                                                         Е.Рудоплавова 

Камерный лиричный мир уюта и гармонии “Stilleben” можно отнести не только к натюрмортам художницы. Ее полотна органичны в небольших интерьерах современных квартир и маленьких галерей. Они не навязывают себя, не вламываются в окружающее пространство. Они как будто всегда здесь жили. Их вроде не сейчас купили и повесили: в гостиной, в спальне, на кухне. В них все ясно, понятно и просто: цветы, собаки, женщины, дети, деревья, ракушки, птицы; все узнаваемо и живописно осязаемо. Никаких новаций – традиционная фигуративная живопись. Условности, сдвиги, деформация формы давно стали привычны и понятны. Понятны и приятны французской художнице и швейцарскому бизнесмену, в чьих домах висят ее полотна. Ее работу покупают в подарок мэру г.Нагасаки.

Картины как бы претворяют хлебниковское:”Уста напишет Хокусай, а губы девушки Мурильо.” Чувственность западных мастеров и пластика японцев оживают в “Старом мифе”(“Старый миф Даная”).”Офелия” – среди снегов и черных воронов блаженное безумие восточного лица. ”Старое танго” – ностальгия автора по живописности живописи русских художников конца XIX века и ностальгия бабушки по прошедшим временам сливаются почти в борисово – мусатовскую мелодию грусти. Общение с предшественниками, попытки говорить на их языке определяют и иконографию. Таковы капризы жанра и случая. Так среди красно-зеленого цветения “врубелевских” кристаллов колдует ведьма-фея. Она из того же мира русалок, лешего и Пана. Там чудеса, там волшебство злой ведьмы или доброй феи – все едино. Оправдан пейзаж современников “Четок” (“Реквием. Портрет Ахматовой”). Образ поэта навеян фотографиями последних лет Анны Андреевны, когда полнота воспринималась как величественность, которую еще в 20-е годы в Париже очертил, как отчеканил, единым росчерком карандаша знаменитый итальянский художник.

Елена пробует поговорить и с ним, в робких попытках использовать его сдвиги в пропорциях (“Мадонна”,”Юноша с четками”). Спонтанное устремление прорваться из ”темницы языка”, неизбежное для сегодняшнего художника, оборачивается ”Бастилией кавычек”. Известный путь к свободе – сознательное цитирование и дистанционирование. Предстоит ли это художнице – вопрос времени. Пока мы видим ”сознательную эклектику”, а не приемы, взятые напрокат ”для выражения личных эмоций”. Это скорее процесс освоения, погружения. Возможность пристального внимания к другому пространству, иногда граничащее с робостью. Чуткость и деликатность вхождения чаще всего завершается радостью и удивлением, что можно войти (”Прохлада”, ”Фея”,”Продавец цветов”, ”Кисть винограда”).

Зачарованность цветом, доверие к нему позволяют художнице ”не вмешиваться” в колорит. Цвета как бы сами собой, без воли автора уживаются друг с другом. Иногда они спорят. Когда, скажем, какой-нибудь оранжевый, или красный стремится активизироваться уж слишком декоративным пятном, только тогда она вынуждена обратить внимание на шалости и игры, затеянные без ее ведома. Глядишь, умиротворился один, уплотнился другой, проявился третий. А в разряженной атмосфере остался след возможной драмы. Драма только как возможность. Трагические коллизии не входят  в сферу внимания Елены. Скорее, она уходит от них в живопись, в цветовую рефлексию, как улитка в раковину. Там, в домике перламутровом можно плести цветные кружева ”Сна на закате”, ”Рождение Венеры”, ”Весеннего натюрморта”, ”Ракушек”, ”Золотого сна Аси”. Текучие, плавные струи света раздвинули ”японские ширмы”, чтобы впустить в ”Асин сок” реальный зной Тау-Тургеня. Художник-ребенок в океаническом слиянии эмбриона.

Катаклизмы прошлого и настоящего как отраженное эхо, слабым звучанием достигают хрупких стенок раковины. В картине ”Вечность” на дне морском среди живых водорослей и рыбок похоронена поломанная статуя – фрагмент ушедших цивилизаций ”у сонной вечности в руках”. Античность с ее мраморными колоннами, театром, храмом возникает в музыкальной паузе. (”Минута молчания”). Градации черного и белого заданы роялем, протяженность во времени между ударами по клавишам рождает тишину Кейджа. прошлое реанимируется искусством.

Благоговейное отношение Елены к Живописи сродни мастеру из Дельфта. Не он ли навевает мне ясный образ Кружевницы, поглощенной своим рукоделием, ушедшей в свои грезы. ”Кружевница должна, наверное, возникнуть из прозрачной ажурности сплетенной ею кружев, из просветов между нитками – она способна вложить в свои пальцы первозданную чистую частицу соей души и создать нечто более нежное, чем роса, саму прозрачность” (Паскаль Лэне). Естественность и простота Елены Рудоплавовой воскрешает в памяти живописные и литературные портреты Кружевницы. ”Простота Помм была сродни неуловимому воздействию искусства, и в то же время проявлялась она во взаимодействии с предметами. И одно дополняло другое. Неосознанная красота внезапным ореолом окружала Помм, как только она начинала заниматься повседневными делами, когда она, скажем стирала или готовила обед. Каждое, пусть даже самое пустяковое занятие как бы запечатлевалось в вечности данной минуты. Любая ее поза, любой ее жест на редкость естественны, они необходимы, и все вдруг становится сразу же таким безмятежным” (П. Лэне).

Как и литературный “прототип”, Елена живет в сегодняшнем мире, носит джинсы и смотрит телевизор, ездит на этюды, встречается с подругами. Занятие живописью есть способ побыть наедине. В отличие от героини Лэне, у Лены Рудоплавовой есть возможность трансформировать свои впечатления, “вплавлять” их в цветные полотна. По натурным впечатлениям написаны “Облачный день”, “Осенняя аллея”, “Весенний букет”, сердечные истории; драма несостоявшейся любви красивой подруги стала текстом “Сагиры” (а про Мэрилен Помм не сможет рассказать). В “Просто Марии” – чуть ироничное любование женским счастьем, просто телесный цвет, просто женственность. И Мария, и собачка пришли к ней из мира живописи, когда не было телесериалов.

Но вместе с тем, телевизионные клипы, кино, фотография – все то, что составляет визуальную культуры сегодняшнего дня, не может не влиять на глаз художника. Это заметно в желании соединить  динамические фрагменты, проверить через современные ритмы традиционные мифы (“Сизиф”,”Офелия”, “Зимняя прогулка”). Еще один способ расширить собственный диапазон в изучении языка живописи или еще одно усилие в обретении себя?

Художница не полемизирует, не противопоставляет “собственный мир” окружающей реальности. Не “сакрализует”,  не “одухотворяет” его. Она позволяет себе быть самой собой. может быть, этот редкий дар и осуществляется в ее живописи.

Назипа Еженова